ЭПИГРАФ:
"Ибо для дерева есть надежда,
что и будучи срублено,
снова вырастет"
Книга Иова
Убитый язык
«С детства знал я три мертвых языка:
древнееврейский, арамейский и идиш (последний
некоторые вообще не считают языком)...» - так начинается роман Исаака Башевиса-Зингера «Шоша»,
написанный на идиш. Вряд ли можно короче и выразительнее рассказать об одной из
бесчисленных утрат Холокоста. Далеко не мертвым языком был идиш в довоенном мире, в довоенной
Варшаве, где жил герой романа «Шоша», начинающий писатель Арон Грейдингер. Из 16 миллионов
евреев на идиш говорили не менее 11 млн: в странах Западной и Восточной Европы, в США
и Аргентине, в Палестине и Австралии – везде, где жили ашкенази (выходцы из Эрец-Ашкеназ, т.е.
Германии). На идиш выходило более 600 газет и журналов,
писались романы и научные труды, ставились спектакли... И если в начале ХХ века еще
велись разговоры о том, что идиш – это всего лишь жаргон, язык еврейских домохозяек,
«испорченный немецкий», то в 1930-х гг. Британская энциклопедия назвала идиш
одним из основных языков культурного мира.
Теперь никто уже не сможет с уверенностью сказать, как сложилась бы история идиш
во второй половине ХХ века, если бы не Холокост. «Предки мои поселились в Польше
за шесть или семь столетий до моего рождения, однако по-польски я знал лишь несколько слов» -
признается Арон Грейдингер. Напротив, тысячи немецких, французских, австрийских, советских
евреев зачастую знали лишь несколько слов на идиш,
языке своих отцов и дедов (заметим, однако, что порой именно эти несколько бабушкиных-дедушкиных
слов давали «фаргОиштэ» - ассимилированным евреям - ощущение причастности к еврейству).
Под напором ассимиляции идиш постепенно сдавал позиции как в просвещенных странах Западной
Европы, так и в Советском Союзе. Скорее всего, он когда-нибудь пополнил бы список ушедших и
постепенно уходящих в небытие еврейских языков и диалектов
числом более двадцати, но Катастрофа намного сократила отпущенный идишу век.
Есть в идиш труднопереводимое слово «идишкайт» - дословно «еврейскость»
(еврейская ментальность, еврейский образ жизни, еврейский дух). От мира идишкайт,
который говорил, пел, радовался, горевал, смеялся, бранился на идиш,
Холокост оставил лишь осколки, и не стало слышно в бывших местечках, превратившихся в
обычные захолустные городки, «пулеметной еврейской речи без проклятой буквы «р»,
сладкого языка идиш - мамэ-лошн» (Эфраим Севела).
Язык лишился воздуха, лишился почвы.
Как дерево с подрубленными корнями, он еще жил, но уже был обречен. Возмужавший герой
Зингера, ставший известным еврейским писателем, ведет в Нью-Йорке внешне вполне
содержательную жизнь: работает в редакции еврейской газеты, пишет, встречается с
читателями... Но эта жизнь - лишь мнимость, бесприютное призрачное существование,
постоянное горестное воспоминание о мире «идишкайт», которого больше нет.
«С детства знал я три мертвых языка...» Мертвый, то есть вышедший из повседневного
употребления, язык – для лингвистики дело обычное. Убитый язык – явление гораздо более редкое.
Как идиш стал идишем
По историческим меркам идиш существовал недолго, около тысячи лет, но вопросов, не
разрешенных до сих пор, он задал филологам предостаточно. Начнем с самого начала: где, когда,
каким образом появился идиш? Еще не так давно неоспоримой считалась теория Макса Вайнрайха,
автора фундаментальной четырехтомной "Истории языка идиш": по его мнению, мамэ-лошн родился на
западе Германии, примерно там, где Майн впадает в Рейн. Однако с недавних пор появилась и иная
точка зрения: идиш родом с востока Германии, он сложился в долине Дуная, а возможно даже
в долине Эльбы. Доказательства сторонники каждой из этих теорий выдвигают достаточно весомые:
исторические факты, примеры сходства между идишем и старонемецкими диалектами - «кандидатами»
в предки мамэ-лошн. И хотя мнение Вайнрайха продолжает оставаться наиболее авторитетным,
точка в родословной идиш будет поставлена еще не скоро.
Вопрос «когда?», неотделимый от «как?», рождает еще больше загадок. Когда именно
средневерхненемецкий диалект, который предположительно лег в основу идиш, обособился настолько,
что возник новый самостоятельный язык? Иными словами, когда язык коренного населения, на
котором говорили, щедро разбавляя его словами и выражениями из иврита и арамейского, и
писали, используя ивритский алфавит, евреи Эрец-Ашкеназ, стал идишем? Уже в Х веке? Или
в XI-м... А, может, пути идиша и старонемецких диалектов разошлись лишь в XII-XIII
веках?
Пока евреи жили в Германии, идиш оставался вариантом немецкого. Он
стал самостоятельным
языком, лишь когда ашкенази двинулись из Германии в славянские земли, в конце XIII-го
или даже в XIV-XV веках... Вот по крайней мере пять вполне обоснованных точек зрения на то,
как возник этот поразительный языковой коктейль – идиш.
В Восточной Европе идиш, обильно приправленный заимствованиями из местных языков
(украинского,
белорусского,
русского,
польского,
литовского,
чешского, венгерского,
румынского), раздробился на диалекты. Различия между ними - в произношении, грамматике,
словарном составе - были довольно существенными, однако говорящие на идиш евреи всегда
понимали друг друга. Все диалекты идиша стекались к одному источнику - священному языку
Торы, лошн-койдэш.
Мамэ-лошн и фотэршпрах
Отношения иврита и идиш – поистине единство противоположностей. Это красноречиво отразили
еврейские пословицы: «Кто не знает иврита, тот необразован; кто не
знает идиш, тот не еврей»,
«Иврит учат, а идиш знают», «Бог говорит на идиш в будни, а на иврите в субботу».
Иврит – возвышенный язык молитвы, язык учености, книг и философских бесед; его, «разделяя
святое и будничное», не использовали в быту. Идиш – повседневный язык простого люда,
изменчивый, подвижный, живой. Мамэ-лошн называли женским языком: это был язык «идише мамэ».
Читательницы популярных изданий на идиш, в отличие от иврита, «фотэршпрах» - языка отцов,
постигающих премудрости Торы и Талмуда.
И в то же время идиш недаром сравнивают с дворцом, построенным на фундаменте лошн-койдэш.
Мамэ-лошн (даже само это название содержит ивритское слово «лашон» – язык), не
просто что-то заимствовал из иврита – он его впитывал. Кроме многочисленных гебраизмов
(ивритских слов, прочно укоренившихся в идиш), практически любое слово или выражение на иврите
могло быть использовано говорящими на идиш, будь то образованные люди, стремящиеся
как можно точнее выразить свои мысли, или хитроумные торговцы, желающие скрыть
смысл сказанного от немецких, швейцарских или голландских партнеров.
Иврит был для идиш примерно тем же, чем средневековая латынь для европейских языков, а
церковнославянский язык - для русского: постоянным источником обогащения, залогом
выразительности. Однако и язык Торы не был закрыт от влияний идиш: иврит ашкеназов
в конце концов стал значительно отличаться произношением от классического библейского языка
именно благодаря воздействию мамэ-лошн.
Гармоничное сосуществование двух еврейских языков - книжного иврита и разговорного идиш -
нарушилось во второй половине XIX века, когда иврит стал возрождаться как современный
разговорный язык, а прежде непритязательный идиш сделался языком литературным.
Случилось всё, конечно, не вдруг. Нравоучительная и занимательная литература на идиш
существовала уже в XVI веке. Это были переложения библейских сказаний с комментариями,
словари, сборники назидательных историй из Талмуда, мемуары, рассказы о путешествиях, наконец,
народные пьесы-пуримшпили. И все же идиш оставался пасынком еврейской литературы
до тех пор, пока на рубеже XVIII-XIX столетий он не стал опорой хасидизма. Превознося
искренность и чистоту веры превыше учености, хасиды обращались к простым людям на их языке.
Жизнеописания основателей учения и духовных лидеров, мистические рассказы, притчи, сказки
сделали идиш истинным языком народной литературы задолго до того, как закончились споры о
том, имеет ли мамэ-лошн право на этот статус.
Против своей воли подыгрывали идишу и просветители-маскилим:
свои сугубо анитидишские идеи (интеграция евреев в европейскую культуру, принятие
местных языков при одновременном изучении иврита) они могли пропагандировать только на идиш.
Призывая «забыть язык гетто» на этом самом языке, они сделали идиш языком
современной публицистики. С 1860-х годов на идиш начинают выходить газеты.
Но, конечно, решающим для становления литературного идиша
стало то, что за него проголосовали талантливые писатели: Менделе Мойхер-Сфорим,
Шолом-Алейхем, С. Ан-ский, Ицхок-Лейбуш Перец, Шолом Аш. «Наши писатели смотрели на
идиш свысока и с полнейшим презрением... Меня очень смущала мысль, что если я буду
писать на «жаргоне», то этим унижу себя; но сознание пользы дела заглушило во мне
чувство ложного стыда, и я решил: будь что будет – заступлюсь за отверженный «жаргон»
и буду служить своему народу!» - объяснял свой выбор «дедушка еврейской литературы» Менделе
Мойхер-Сфорим.
Однако очевидно, что не только «сознание пользы дела» заставило писателей-реалистов
предпочесть идиш ивриту: для того чтобы правдиво рассказать о жизни еврейских местечек,
подходил только идиш – этот колоритный, пряный, неподражаемый семито-славяно-германский сплав.
«Идишисты» и «гебраисты»
Уже были написаны «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема и «Маленький человек» Мойхер-Сфорима,
уже гастролировали по России, Украине, Польше еврейские театры на идиш, а клеймо
«неполноценного языка» так и не было снято с мамэ-лошн его недоброжелателями. Напротив, в ХХ
веке противостояние «идишистов» и «гебраистов» вылилось в настоящую войну языков,
охватившую как европейские страны, так и Палестину.
В начале ХХ столетия казалось, что у идиш есть серьезные шансы на победу. Хотя в
Эрец-Исраэль стараниями Элиэзера Бен-Иегуды возрождался разговорный иврит, многим сионистам, в
том числе их лидеру Теодору Герцлю, мысль о том, что иврит сможет в недалеком будущем стать
современным разговорным языком, казалась утопической. На стороне идиш
были еврейские рабочие партии, среди них влиятельный «Бунд». Идиш завоевывал адептов
даже в стане своих гонителей, среди которых одним из самых ярых был соратник Герцля по
Первому сионистскому конгрессу, венский адвокат Натан Бирнбаум.
Бирнбауму, выросшему в семье ортодоксальных галицийских хасидов, был отвратителен
примитивный идиш его родителей. Именно ему принадлежат такие нелестные определения мамэ-лошн
как «осипшее дитя гетто» и «выкидыш диаспоры». Поскольку идиш всерьез претендовал на роль
общенационального еврейского языка, Бирнбаум, дабы знать врага в лицо, принялся всерьез
изучать ненавистный язык и, как многие другие до и после него, попал под обаяние мамэ-лошн. У
идиш, пожалуй, не было столь пылкого и верного сторонника. Именно благодаря неуемной энергии
Бирнбаума и его единомышленников в 1908 г. в Черновцах состоялась специальная конференция,
просвещенная проблемам идиш. В заключительной декларации идиш был признан общенациональным
еврейским языком. В противовес участники Венской конференции 1913 года требовали признать
еврейским национальным языком иврит. Диспуты «идишистов» и «гебраистов» часто заканчивались
скандалами, выступавших на «неугодном» языке аудитория освистывала...
После Октябрьской революции идиш, «язык еврейских пролетариев», получил мощную
поддержку советской власти: открывались еврейские школы, создавались всевозможные научные
общества, финансировались исследования в области филологии идиш, печатались книги. Советским
еврейским ученым уже грезилась «висншафт ин идиш» - наука на идиш. Однако «праздник на
еврейской улице» длился недолго: уже в конце 1930-х годов власть охладела к культуре
национальных меньшинств и советский ренессанс идиша закончился, сменившись
все более жестокими гонениями на еврейскую культуру.
Если большевики враждебно относились к ивриту, «языку религии и сионизма», то для
сионистов в Палестине неугодным стал идиш. Ради своей великой цели - возрождения иврита, они
подвергали идиш настоящему бойкоту, не допуская его в общественную жизнь Эрец-Исраэль. О
противостоянии языков на Земле Израиля во времена «пионеров» дает представление анекдот тех
лет: «Пожилой еврей прогуливается по набережной Тель-Авива. Вдруг он замечает тонущего
человека, который кричит на иврите: "На помощь!"
Старик не без злорадства выкрикивает в ответ на идиш: Ты уже выучил иврит? Так научись теперь
плавать!». Дискуссии на высоком уровне были не намного доброжелательнее...
«Идиш - живой
язык. Ему 8-9 сотен лет, а вы хотите его убить!» – выговаривал Башевис-Зингер самому
Менахему Бегину. Бегин, в сердцах колотя кулаком по стеклянному столику, кричал в ответ:
«С идишем мы ничто! С идишем мы превратимся в животных!». До сих пор патриоты мамэ-лошн не
могут забыть о том, что к «геноциду идиша» приложили руку и сами евреи – пропагандисты иврита.
Однако исход спора языков было суждено решить не «идишистам» и «гебраистам», не сионистам
и коммунистам...
Идиш жил...Идиш жив? Идиш будет жить?
После Катастрофы о противостоянии двух еврейских языков уже не могло быть и речи.
Мамэ-лошн и лошн-койдэш словно поменялись местами. На живом современном иврите заговорила
израильская улица, а идиш ушел в область этнографии: переместился с улиц и из домов в
библиотеки, университетские аудитории, на фестивальные подиумы и театральные подмостки.
Только ортодоксальные хасидские семьи, в основном в США и Израиле, по-прежнему говорят на идиш,
оставляя иврит для общения со Всевышним.
Все меньше на планете людей, для которых идиш - действительно родной язык, мамэ-лошн,
но все больше тех, кто, вопреки реальности, пытается продлить его призрачное бытие. Уничтожив
мир идишкайта, Холокост словно дал идишу шанс на бессмертие. Вокруг этого языка
возник особый ореол: идиш притягивает, его трагическая судьба завораживает, культурный мир не
хочет смириться с этой потерей. Благородное стремление сберечь идиш – словно вызов истории:
мы не можем вернуть шесть миллионов погибших, но в наших силах сохранить их язык.
Энтузиастов изучения идиша становится все больше, причем это далеко не только евреи:
общества любителей мамэ-лошн есть даже в Японии! Но оптимизм внушает на только обнадеживающая
статистика: если уже один раз, вопреки всем историческим закономерностям, стараниями людей
произошло чудо из чудес, возвращение к жизни иврита, две тысячи лет числившегося мертвым
языком, то почему бы не случиться чуду с еще одним еврейским языком – идишем? Почему
бы идишу не жить дальше, хотя по логике вещей (а также по прогнозам ЮНЕСКО) в XXI веке он
должен исчезнуть?
В 1966 году Нобелевскую премию по литературе получил Шмуэль-Йосеф Агнон, двенадцатью
годами позднее, в 1978-м, ее присудили Исааку Башевису-Зингеру. Наград удостоились не только
писатели, но и языки: Агнон – первый всемирно известный писатель, пишущий на иврите, Зингера
называют последним крупным мастером, пишущим на идиш. Но сам Зингер вовсе не признавал себя
последним: «Некоторые считают, что идиш – мертвый язык. То же самое говорили про иврит две
тысячи лет подряд... Идиш еще не сказал своего последнего слова; он таит в себе сокровища,
неведомые миру».
